За упоминание слова «гептил» в печати еще лет пять назад можно было получить тюремный срок. Воздействие гептила распространяется не только на ракетчиков и рабочих заводов, где он производится, но и на население поселков, над которыми пролегли космические трассы. Таких «зон влияния» по стране свыше 20 — например, в Архангельской и Томской областях, в Хакасии, в Республике Саха (Якутия). Именно там падают ступени ракет с не выгоревшим до конца ракетным топливом. Этот яд частично разливается по земле, а частично распыляется в воздухе, образуя смертоносный смог. И хотя один коммерческий запуск ракеты стоит в среднем 50 миллионов долларов, выплаты пострадавшему населению составляют одну четырехтысячную этой суммы. При расчете выплат исходят из того, что в срок использования района падения входят считанные часы — только то время, когда ожидается падение ступени. Вот почему наши ракетные запуски самые дешевые в мире!
Куда сольют гептил, которым заряжены подлежащие уничтожению по договору СНВ-2 межконтинентальные баллистические ракеты (в том числе РС-18 — так называемая «Сатана»)? Какова экологическая ситуация в городах и на заводах, где производят и перерабатывают гептил, испытывают на нем двигатели? Отвечает на эти и другие вопросы доктор химических наук, президент Союза «За химическую безопасность» Лев Александрович Федоров.
СПРАВКА:
Гептил (несимметричный диметилгидразин, НДМГ) — жидкое ракетное топливо, относящееся к классу гидразинсодержащих веществ. Предельно допустимая концентрация (ПДК) в воздухе — 0,01 мГ/куб. м для взрослых и 0,001 мГ/куб. м для детей. Воздействие гептила на человека приводит к поражению иммунной, сердечно-сосудистой, лимфатической, репродуктивной и центральной нервной систем. А так же к онкозаболеваниям, болезням желудочно-кишечного тракта, крови, печени, кожи. Особенность НДМГ в том, что его токсический эффект проявляется уже при очень малых концентрациях. Определить столь малые концентрации токсиканта в крови препятствует сложность и крайняя дороговизна анализов. Такие анализы проводятся лишь в единичных лабораториях страны.
СПРАВКА:
Терапевт районной больницы М.Лохова (Архангельская область, село Емец, 40 км от космодрома Плесецк):
«В районе много молодых людей, больных гипертонией, 20-30 и даже 18 лет. Инфаркты у 30-40-летних. Гиперплазия щитовидной железы I-II степени, зобы, чаще в возрасте 10-20 лет. Много случаев язв желудка, мочекаменной болезни, тотальной пневмонии, туберкулеза. Все болезни долго и трудно лечатся… В целом, если судить по болезням, произошло постарение населения на 20 лет. Иммунитет снижен. У детей аллергия с астматическим компонентом, зуд, язвы, нарывы, мокнущие, долго не заживающие раны, выпадение волос».
(Социально-экологические последствия ракетно-космической деятельности. Специальный выпуск. — Международный Социально-экологический союз, Центр независимых экологических программ. — М., 2000.)
Ядовитое топливо
Прежде чем говорить на эти темы, надо сказать, что гептил, будучи слитым с какой-либо ракеты, еще может использоваться для запуска тех же ракет-носителей класса «Протон». Но после 3-4 лет хранения гептил частично окисляется, и для дальнейшего применения его необходимо очистить. А вот уже после перегонки остается какая-то часть, ни к чему непригодная, но не менее ядовитая и опасная.
— И что происходит с этими отходами дальше?
— А этого вам никто не скажет. По моим данным, в СССР было более 20 дивизий, где на вооружении стояли гептиловые ракеты. Куда военные «прятали» эти «хвосты» после перегонки — неизвестно. Но если вам доведется побывать там, где расположена ракетная часть, предположим в Калужской или Ивановской области, поинтересуйтесь у местных жителей, где там у них какое-нибудь Гнилое болото. Которое раньше называлось, скажем, Сиреневое или Цветущее. Мне представляется, что все выглядело примерно так. Командир ракетной части вызывал к себе прапорщика и говорил: «Слушай, Федя. Я дам тебе два дня отпуска. Три бочки «хвостов» у нас получилось. Распорядись». И Федя потихоньку в какое-то болото эти гептильные отходы и сливал. А потом там находили клюкву величиной с черешню. Или грибы втрое больше их обычного размера. И травились, а кто-то и умирал.
— И армейское руководство закрывало на это глаза?
— Вы исходите из ложного посыла, что армия заботится об экологической безопасности страны. Действительно, 8 лет назад стараниями профессора Яблокова и других экологов в армии была создана экологическая служба. Но, насколько мне известно, ситуация не изменилась к лучшему. Заметьте еще и то, что помимо ракетных частей стратегического назначения существовало множество полков ПВО, которыми прикрывались промышленные объекты. Это сейчас ракеты ПВО работают на твердом топливе, да и то не везде. Но, по имеющейся у меня информации, когда военные заменяли жидкое ракетное топливо на твердое, гептил никуда не увозили. И вы как гражданин до сих пор не имеете права на информацию, где эти полки ПВО стояли, в каких местах надо остерегаться…
— Когда зародились предпосылки этого экологического бедствия?
— На рубеже 50-60-х годов ХХ века в нашем космическом ведомстве наметилось противостояние по вопросу, на каком топливе делать ракетные двигатели — жидком или твердом. Академик Королев был против гептила: «Мы потравим всю страну. Нужно использовать твердое топливо». (Надо сказать, что оно намного безопасней для человека. Но при сгорании твердого топлива образуются другие крайне ядовитые вещества — диоксины. Последствия их воздействия на человека включают в себя раковые заболевания, дефекты развития, проблемы с деторождением, снижение иммунитета, снижение умственных способностей. — Прим. авт.) Королеву тогда оппонировали академики Янгель и Челомей, считавшие, что «ракетный щит страны должен быть создан любой ценой». Смерть Королева решила этот спор…
— А как с этим делом у западных коллег?
— Такого, как у нас, масштаба экологического бандитизма нет нигде. Ведь в условиях закрытого общества (я имею в виду не болтовню на улицах, а засекреченность экологической ситуации на пусковых комплексах военно-космических сил, куда не имеют доступа ни Минздрав, ни Санэпидемнадзор) невозможно проконтролировать военных и последствия их деятельности. В США все это сосредоточено, во-первых, на базах вдали от городов. Во-вторых — ступени ракет падают в океан. Он большой и ничей, а природа обладает некой защитной емкостью и может перерабатывать какое-то количество токсичных веществ. В России же чуть ли не половина промышленности ориентирована на Волжский бассейн. Вода Волги являлась элементом технологии всего военного производства. Так же, как и легкие наших людей. И если мы берем взаймы у природы свои собственные территории, реки и озера, американцы или французы оказались в этом смысле намного умнее.
А у нас платить не нужно
— У вас есть какая-либо статистика заболеваемости населения от химического воздействия, о котором мы говорим?
— Откуда?! Все засекречено! Некоторые сведения могут предоставить только люди, живущие, например, в том же Алтайском крае. Правда, это статистикой назвать нельзя — так, сопоставления на бытовом уровне. В прессе была опубликована статья жены ракетчика, врача по профессии. Вместе с мужем она прошла несколько ракетных гарнизонов и наблюдала странные болезни, приводящие к внезапной смерти. В первую очередь это относится к заливщикам ракетного топлива, которые контактируют с гептилом длительный период времени. Военные прячут свое неумение работать, не желая учитывать, что наш человек тоже стоит денег. Вы спрашиваете, какова у нас цена человеческой жизни. Когда во Франции разбился самолет «Конкорд», каждая семья погибшего получила от 700 тысяч до 1 миллиона долларов. А у нас после падения «Руслана» на Иркутск родственникам погибших выплатили по полторы тысячи долларов. Вот наша средняя цена. Разница цивилизаций — три нуля. Поэтому наши военные имеют дело с гептилом, а американские с твердым топливом, хоть и ориентированы на океан. Ведь работать внутри страны с несимметричным диметилгидразином опасно и экономически невыгодно, дорого. Однако у нас платить никому не нужно…
— Но у этой проблемы есть и еще одна сторона. Ведь гептил где-то производят…
— У нас есть два комбината — в Иркутской области (Ангарск) и в Башкирии (Салават), которые раньше производили гептил. Думаю, что если кто-то проанализирует судьбу их рабочих, получится печальная картина. У них серия специфических болезней, в которых прослеживается «гептильная» составляющая. Причем эти болезни будут развиваться во времени. Так не пора ли подсчитать убытки? Но это еще не все. У нас есть заводы, выпускающие гептиловые двигатели. Каждый такой двигатель испытывают: в Омске, в Перми, в Тульской области… Там везде люди болеют. Их болезни имеют те же самые симптомы, что и у военных и населения, пострадавших от последствий ракетно-космической деятельности. Это я вам абсолютно твердо говорю. И вот в каком-то поселке испытывают «на пленэре» гептиловый двигатель, а люди там один за другим умирают от болезней, которые наши медики никак не могут классифицировать. Потому что это «секретные» болезни, их лечат в спецбольницах и в спецклиниках, которых в стране единицы и куда далеко не каждый может попасть! Все работы с гептилом и ему подобными ядовитыми веществами ведутся, как правило, в небольших городках. Такова система распределения токсической нагрузки. И подобных городков в стране несколько сотен.
— И их жители, как смиренные овцы, все это терпят?
— Не всегда. Семь лет назад на заводе «Реммаш», что в Сергиевом Посаде под Москвой, намеревались сжигать гептил. Весь местный народ поднялся. Куда только люди не обращались, все инстанции прошли. Отбились. Но эта токсическая нагрузка распределилась по другим городам, где жители не так активны.
— Что нужно сделать, чтобы нашу землю, водоемы, леса привести в порядок?
— Первое — это знать о местах загрязнений на наших территориях. Для этого экологи организуют экспедиции и пишут книги. Второе — искать решение, например, реабилитация территории или прекращение производства и использования гептила. И третье — больше рассказывать людям о грозящей им опасности и о безответственности военных и власти именно в этих вопросах.
